Ответ держит Володимер Питерский:
- «Ай же вы, калики перехожие! Не могу отворить ворот широкиех, сиднем сижу цело тридцать лет и три года, не владаю ни рукамы, ни ногамы». 

Опять говорят калики перехожие:

- «Выставай-ка, Волотька, на резвы ноги, отворяй-ка ворота широкие, пускай-то калик к себе в дом».
- «Ай же вы, калики перехожие надо мной насмехаетесь!»

Вдругоряд говорят калики перехожие:
- «Выставай-ка, Волотька, на резвы ноги, отворяй-ка ворота широкие, пускай-то калик к себе в дом».

Выставал тогда казак Володимер Володимирович на резвы ноги, отворял ворота широкие, и пускал калик к себе в дом. Приходили калики перехожие, они крест кладут по-писаному, поклон ведут по-ученому, наливают чарочку питьица медвяного, подносят-то Володимеру Питерскому. Как выпил-то казак чару питьица медвяного, богатырско его сердце разгорелося, его белое тело распотелося.

Воспроговорят калики таковы слова:
- «Что чувствуешь в себе?» 

Бил челом Володимер Питерский, калик поздравствовал;
- «Быдто слышу в себе силушку великую».

Говорят тады калики перехожие:
- «Будь ты, казак Володимер Володимирович, великий богатырь, и смерть тебе на бою не писана; бейся-ратися со всяким богатырем и со всею паленицею удалою, а только не выходи драться с Чубайсом-богатырем – его и земля на себе через силу носит; не ходи драться с Гайдаром богатырем – у него в голове семь извилин ангельских; не бейся и с Кудриным – его любит матушка сыра земля; не ходи още на род израилев – он не силою возьмет а хитростью-мудростью.

Привели мы, Володимер, тобе коня Калину богатырского, жолтого, выходи с им в раздольице чисто поле, станови его в срубу на три месяца, корми его пшеном белояровым. А как станет жеребчик через тын перескакивать и в ту сторону и в другую сторону, то поезжай на нем, куда хочешь, будет носить тебя».
Тут калики потерялися.

Стал Володимер свово Калину по три ночи в саду поваживать, в три росы его выкатывать; подводил ко тыну ко высокому, и стал бурушко через тын перескакивать и в ту сторону и в другую сторону. Тут Володимер Питерский седлал добра коня, зауздывал, брал у батюшки, у матушки прощеньице-благословеньице и поехал в раздольице чисто поле.

Из того ли то из города из Питера, со того ли острова да Васильевского выезжал на Калине удалой казак добрый молодец Володимер Володимирович; он стоял заутреню во Питере, а и к обеденке поспеть хотел он в стольный Москву-град, да и подъехал он ко славному ко городу к Бобруйску. У того ли города Бобруйска нагнано-то силушки бусурманской черным-черно, а и черным-черно, как черна ворона; Ураза-Байрам праздновати.

Так 58-ой армией никто тут не похаживат, на добром кони никто тут не проезживат, птица черный ворон не пролетыват, серый зверь да не прорыскиват. А подъехал как старый казак Володимирович ко силушке великоей, он как стал-то эту силушку великую, стал конем топтать да стал копьем колоть, а и побил он эту силу всю великую.

Он подъехал-то под славный под Бобруйск-град. Выходили мужички да тут бобруйски, и отворяли-то ворота во Бобруйск-град, а и зовут его в Бобруйск воеводою. Говорит-то им казак Володимер да таковы слова:
- «Ай же мужички да вы бобруйски! Я нейду к вам во Бобруйск воеводою. А иду я воеводой во стольный Москву-град. Укажите мне дорожку прямоезжую, прямоезжую да в стольный Москву-град».

Говорили мужички ему бобруйски:
- «Ты удаленький добрый молодец, а и ты славныя богатырь святорусский! Прямоезжая то дорожка заколодела, заколодела дорожка, замуравела; а и по той ли по дорожке прямоезжею да и пехотою никто да не прохаживал, на добром кони никто да не проезживал: как у той ли-то у грязи-то у черноей, да у той ли у березы у покляпыя, да у той ли речки у Терека, сидит Басаев-Змей во сыром дубу, сидит Басаев-Змей Салманович.

А то свищет Змей да по-соловьему, он кричит, разбойник, по-звериному, и от его от посвисту соловьего, и от его от покрику звериного, то все травушки-муравушки уплетаются, все лазуревы цветочки отсыпаются, темны лесушки к земли вси приклоняются, а что есть людей православныя, то все мертвы лежат. Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст, а и окольноей дорожкой цела тысяща».

Пустил казак добра коня Калину да и богатырского. Он поехал-то дорожкой прямоезжею. Его добрый конь да жолтыя богатырския с горы на гору стал перескакивать, с холмы на холму стал перемахивать, мелки реченьки, озерка промеж ног спущал. Подъезжает он ко речке ко Тереку, да ко тоей он ко грязи он ко черноей, да ко тое ко березе ко покляпые.

Засвистал-то Шамиль-Змей да и по-соловьему, закричал разбойник по-звериному, так все травушки-муравы уплеталися, да и лазуревы цветочки отсыпалися, темны лесушки к земле вси приклонилися. Его добрый конь Калина да богатырскии, а он на колени да спотыкается.

А и как старый-то казак да Володимер Володимирович берет плеточку шелковую в белу руку, а он бил свово Калину а по крутым ребрам; говорил-то он, казак, да таковы слова:
- «Ах ты, волчья сыть да и ведро с гайками! Али ты идти не хошь, али нести не мошь? Что ты на колени, собака, потыкаешься? Не слыхал ли посвисту соловьего, не слыхал ли покрику звериного, не видал ли ты ударов богатырския?»

А и тут старыя казак да Володимер Володимирович да берет-то он свою Булаву, да тою Булавой бьет тово Басаева-Змея по башке, да выбил ему право око со косицею. Он спустил-то Змея да на сыру землю, пристегнул его ко правому ко стремечку булатному, он повез его по славну по чисту полю, мимо гнездышко повез да змеиноего. В том гнездышке да змеиноем а случилось быть да и три дочери, а и три дочери его любимыих басаевых.

<b>Продолжение следует</b>