Многие современные философы и мыслители, - правда, если таковые еще остались, - мучаются, наверное, и никак не могут понять, какое же самое важное (с точки зрения жителя России) событие произошло в нашем государстве за последние лет десять.

Но ни крупные террористические акты, ни публичное надругательство над правом, ни прочие отвратительные происшествия не произвели на россиян большого впечатления, - как, впрочем, и события довольно-таки жизненные и оптимистические, как-то: выход новых фильмов Сокурова, совместных работ Сорокина и Зельдовича, достижения русских физиков за рубежом… все как-то осталось незамеченным.

Случилось, на самом деле, кое-что действительно более важное, чем перечисленные факты, - наконец-то, спустя шестьсот лет после многовековой задумчивости и попыток отгадывания, птица-тройка встрепенулась, отряхнулась и, как-то недобро посмотрев, - точно мистический баран из «Бежина луга» Тургенева («А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»), - дала исчерпывающий ответ.

Кто знает, может быть психическое состояние Гоголя и ухудшилось так сильно, оттого что начал он и сам предчувствовать, каков будет этот долгожданный ответ птицы-тройки – вовсе не связанный ни с покаянием, ни с мудростью, ни, тем более, с богом. Хорошо, что Гоголю не суждено было дожить до этого ответа, небесные силы поместили его в век, глядя из которого непросто прозревается наше печальное настоящее, тем не менее ему удалось подглядеть его: - Что значат эти так называемые бесчисленные приличия, которые стали сильней всяких коренных постановлений? Что значат эти странные власти, образовавшиеся мимо законных, - посторонние, побочные влияния? Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода (…) Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей...
Такая власть установилась в наше время в России. Она не государственная, не социальная, - она метафизического плана. Невежество возносится теперь как добродетель. «Имидж ничто, жажда все!» - не думали и не гадали рекламщики, насколько пророческим станет этот затасканный лозунг десятилетней давности в России.

Только вот что это все-таки за ответ, который дала птица-тройка? Он очень прост: народная гомофобия. Диву даешься, насколько болезненным этот вопрос оказался для России. Но, обращаясь к истории, начинаешь избавляться от удивления и понимать всю закономерность происходящего: Россия, к сожалению, всегда была больше тюрьмой, чем домом, для своих граждан, а потому есть две сакральные категории, которые в действительности могут составить теперь национальную идею, – пахан и опущенные.

Трудно сказать, отыскала ли Россия, наконец, пахана, но, видимо, опущенные для нее оказались ценнее, и она решила назначить на их роль сексуальные меньшинства. Видимо, большинство у нас не может комфортно себя чувствовать, если не отыгрывается на меньшинствах. Впрочем, и в этом ничего удивительного нет: люди закомплексованные, недалекие, примитивные всегда отыгрываются на тех, кто слабее, ведь сильные-то им не по зубам – не по зубам, например, говорить на равных с Америкой; по силам только шипеть на Штаты и втайне их ненавидеть, при этом сидя у них на экономическом крючке. А отыграться можно и на геях, - за спиной у них никто не стоит и отпор дать не сможет.

Мне непонятно, как после всего этого можно не стыдиться своих собственных сограждан. После дикого, извращенно-садистского убийства В. Торнового можно было почувствовать, что мы находимся в руках зверей и среди них же и живем. Мы и мои друзья, когда учились в школе, заметив, что кого-то травят, всегда вступали в диалог с авторитетными силачами или брались за дело сами и добивались своего – силачи шли защищать стеснительного подростка или же к нашему мнению прислушивались и издевательства прекращались. К сожалению, на глобальные масштабы модель эта плохо переносится – наше хваленое большинство напоминает мне сегодня толпу у стен Синедриона, замершую в ожидании разрешения на казнь. Какое уж тут христианское милосердие – мы намного хуже самого Иуды, потому что если бы была в нас совесть, то принесла бы она с собой и мысль о повешении хоть на мгновенье, но куда там – нет даже и намека на чувство вины.

Придает спокойствие только то, что все неслучайно, что мы, к сожалению, всегда и были такими – и вот, случилось снова, расплачиваемся за свои грехи тем, что практически уже перестали быть страной и превратились в бездуховное сообщество нравственных импотентов – здоровый альтруизм у нас презирается, учителей сажают, дорогу к просвещению заваливают все новыми законами; в моде теперь скотство в золотой оправе – Дюшан бы обзавидовался: чистенький портрет Сталина в блестящей рамке до сих пор соседствует в красном углу со «Спасом», который, кстати, почищен сметливой хозяйкой меньше.

И нет у нас никакой религии, нет: целью все еще является не вера, а антураж. «Храмов стали больше строить, - веры меньше!»

Мы добровольно вступили в систему координат бреда и самокритика нами потеряна. Земля уже давно перенаселена, и даже синтетическое продовольствие не спасает, но у нас все равно виноваты геи. Это они, оказывается, подорвали нашу демографию – ни женский алкоголизм, ни патовая экологическая ситуация, ни катастрофически низкая плотность населения, - нет, это геи и Америка – главные враги России – провели вредную работу.

Здесь, кстати, уже совершенно неважно, считать гомосексуализм девиацией или нормой, - суть в другом: почему эта тема стала у нас центральной? Ответ, увы, банален и не сулит ничего хорошего: мы стали страной не просто с комплексом неудачников, но теперь настолько укоренили в себе этот комплекс, что он перешел в невротическое развитие – теперь он слит с Россией надолго, если не навсегда. Отсюда и неимоверное желание выместить всю обиду за неудавшуюся историческую судьбу на тех, кто менее всего защищен и меньше всего способен ответить.

Дело не в геях. Они, в конце концов, уедут (за последнюю неделю уже три страны на государственном уровне заговорили о предоставлении политического убежища именно гомосексуалам, которые подвергнутся в России преследованиям).
Дело во всех нас. Неужели мы так деградировали, что начали бороться с ветряными мельницами? Неужели нашей силы хватает теперь только на это – на сражение с сексуальными меньшинствами?

Внезапно Русь дала ответ Гоголю, и этот ответ, к счастью, он не услышит: - Пахан и опущенные! Пахан и опущенные! Абырвалг!
Но ответим ли мы сами себе, кто мы теперь и что с нами будет дальше?